Объективность журналистики

Разговор о журналистской объективности всегда требует баланса между идеалом и реальностью. Мое личное мнение — не бывает вообще какой бы то ни было объективности, уж очень человеческий мир симулятивен. Однако можно привести несколько подходов к одной из самых обсуждаемых тем, когда речь заходит о журналистике.

Начнем со стандарта, принятого на западе, где объективность декларируется незыблемой ценностью. Так, ведущий одной из программ BBC Равиль Бухарбаев пишет:

«Вопрос даже не в том, насколько проникают личные, частные, корпоративные интересы в британскую прессу. А то, что они проникают, сомнения не вызывает. На то пресса и существует: никто не пишет, сидя на Луне, и никто не имеет идеала общественной нравственности. Идеал общественной нравственности – там, где золотая середина, где возникает консенсус интересов. Если общество функционирует так, что в нем существует хотя бы минимальное общественное доверие, когда люди способны найти консенсус интересов, тогда это отражается в газетах. Так, например, Хартия Би–Би–Си, где я работаю уже десять лет определяет совершенно четко, что журналист может, а чего не может. Прежде всего, если возникнет хоть малейшее подозрение (я уже не говорю – доказательство) в том, что журналист имеет свою собственную повестку дня (помимо того, что он обязан делать, а именно – предоставлять достоверную информацию), работать он там не будет. На Би–Би–Си есть специальные дискуссионные программы, где дозволяется высказывать собственные мнения. Но мне как журналисту Би–Би–Си не положено его иметь вообще. У меня его нет. У меня есть информация: мнение одного человека и мнение другого человека, или мнение одной группы людей и мнение другой группы людей. Я обязан в любой своей программе и в тех программах, которые я редактирую, обязательно уравновесить эти мнения, как бы они ни выглядели, при всей очевидности того, что происходит. Следовательно, я не могу дать одного человека, который что–то утверждает, и тут же не уравновесить его другим, который утверждает диаметрально противоположное. Но вопрос заключается в том, что при этом нужно дать так много информации, относящейся к делу, обладать таким уважением к своему читателю или слушателю, чтобы он сам сделал вывод по той проблеме, которая обсуждается. Такой подход, на самом деле, на 99 процентов ограничивает любое возможное злоупотребление журналиста тем, что он делает, потому что своего мнения он не высказывает».

Однако в книге «Прощание с иллюзиями» Владимир Познер показывает, что западная пресса, как и отечественная, не считывается с правдой, если она невыгодна заказчику:

«В течение десятилетий в широкой американской печати не появлялось никаких позитивных материалов об СССР. Я знаю только одного американского журналиста (чью фамилию не буду называть, о чем он не преминул предупредить), который признался мне в том, что есть немало позитивного, о чем можно было рассказть, но… «Я знаю, чего хочет от меня редактор. Понимаешь, о нашей работе судят по тому, как чсто наш материал попадает на страницы газеты или в телевизионный эфир. И мы прекрасно понимаем, что для этого требуется. Нужны диссиденты, «отказники», коррупция, пьянство. Нам не надо ничего говорить, у нас очень тонкие локаторы, мы улавливаем домашнюю реакцию, лучше всякого радара и действуем соответственно. И вы, советские журналисты, поступаете точно так же».

И, наконец, основной тезис Андрея Архангельского — объективность рождается тогда, когда читатель прочтет и проанализирует множество субъективных материалов:

"Коренная ошибка – в неправильном понимании обществом этого термина: у нас почему-то объективности требуют от каждого отдельного журналиста. Вот есть автомобиль. Благодаря усилиям множества людей на протяжении последних ста лет это чудо едет. Передвигается вместе с вами. Однако ведь не колесо едет само по себе, и не дверь, и не мотор – едет машина, совокупность всех деталей, механизмов и элементов дизайна. Вы же не требуете, чтобы каждая из деталей автомашины умела двигаться самостоятельно, сама по себе. Это, безусловно, глупо. Точно так же и «объективности» нельзя требовать от каждой детали огромной медийной машины – от отдельного журналиста. Понятие «объективность прессы» складывается из совокупности субъективных, принципиально разных мнений; из наличия принципиально разных журналов, газет, телеканалов. У нас почему-то объективности требуют от каждого пишущего – это, так сказать, самый распространенный упрек общества журналисту. Хочешь составить объективную картину происходящего? Будь любезен, посмотри десять-двадцать разных газет, журналов, телепрограмм – и составь свое объективное мнение. Из совокупности разных точек зрения и получается вожделенная объективность. Она, объективность, однако рождается именно в твоей голове – никто не может тебе принести ее на блюдечке. А, тебе лень или невмоготу читать много? Ну, тогда конечно – требуй объективности от отдельного журналиста. Настаивай на этом. Но это – шизофрения: как не может быть двух противоположных мнений в одной здоровой голове, так не может быть по-настоящему объективен любой человек, а стало быть, и любой журналист. Благодаря этой подмене понятий сегодня вообще-то правильное и фундаментальное требование «объективности прессы» в России превратилось в полную противоположность: в универсальный топор свободы, в средство, с помощью которого из СМИ изгоняется свободомыслие. Большинство журналистов, подчиняясь так называемым законам рынка, вынуждены играть в эту игру – для придания статье формальной «объективности» использовать эти трусливые вводные: «с одной стороны», «с другой стороны». Эта игра в объективность не только не добавляет объективности – она часто вообще обессмысливает работу журналиста, запутывает читателя, который не может понять, что хотел сказать автор. Искусственная «объективность» убивает эмоциональный накал, приводит к выхолащиванию смысла, к нарушению авторской и вообще всякой логики. Пример: когда я пишу об отвратительной работе коммунальных служб или о произволе в армии, в соответствии с требованием «объективности» я вынужден приводить и «положительные примеры»".